Ночная смена. Лагерь живых. - Страница 63

К оглавлению

такой. Но ведь нет никакой гарантии, что и другие такие найдутся.

Спать уже не получится. Ставим стол, Николаич начинает по свежим следам писать рапорт и предложения по

укреплению обороны. Мне тоже надо накропать что-нито для умасливания Михайлова. Остальные валятся досыпать - еще

время есть. Но что-то ворочаются сильно.

Правда, не верю я в то, что мой рапорт Михайлова утешит в любом случае. Ситуация действительно хреновая, как

ни отписывайся. Пишу обтекаемо, придерживаясь канвы сляпанной долговязым омоновцем версии.

Искренне надеюсь, что лампа - переноска не очень мешает компаньонам. С улицы нас все равно не видно - окна

завешивают тяжелые полотнища - практически мы обзавелись кроме раздвижных щитов с бронькой и тканевой защитой.

Раньше-то было немного стремно - по освещенным окнам стрелять удобно, а мы тут как рыбы в аквариуме были видны.

Оказывается, задремал сидя за столом. Будит Николаич. Выглядит он паршиво - отеки заметны еще больше, чем

обычно. Пора идти на утреннее собрание. С нами увязывается и командир из ОМОНа.

В здании гауптвахты все по-старому. Здороваемся. С нами здороваются.

Опять же мне первому и выступать. Рапортую - сколько и каких больных медпункт принял. Делать это просто - по

моему настоянию завели журнал приема больных. До полноценных карточек пока руки не дошли, но у работников Монетного

двора они уже есть, так что неплохо бы и остальной постоянный состав охватить.

- Нахрена нам эта бухгалтерия? - спрашивает майор-начвор.

- Ну, мы ж собираемся вроде жить?

- Собираемся.

- Значит, будем и болеть. Когда знаешь, что с пациентом было - лечить проще.

- Это как раз понятно - неторопливо говорит Овчинников.

- Давайте сразу перейдем к вечернему инциденту со стрельбой - замечает Михайлов.

За дверью какая-то шумиха - в дверь, пятясь спиной вперед, вваливается стоявший там часовой, буквально

вдавленный небольшой толпой. К своему неудовольствию замечаю знакомые рожи - которые бы с удовольствием бы не видел

век: журналисты, привезенные сюда нами же, вчерашний господинчик, несколько незнакомых, но решительных и мрачных

молодых лиц.

- Петр Петрович, это что за? - удивляется несколько картинно Овчинников.

- Это - представители прессы и общественности - отчетливо поясняет господинчик. Держится он уверенно, да и

говорить, судя по всему, горазд. А еще мне кажется, что он точно из той породы, которым ссы в глаза - все божья

роса.

- И что же собственно вам нужно?

- Вчера было совершено умышленное и сознательное убийство, и мы требуем, чтобы было расследование проведено,

как должно и виновные - как преступница, так и покрывающие ее негодяи понесли заслуженное наказание! - это

выпаливает та самая пигалица.

- Мило - замечает Николаич - и вы уже, несмотря на так долго восхваляемую презумпцию невиновности все знаете и

преступников назначили?

- Случай совершенно ясный - безапелляционно заявляет пигалица.

- Замечательно - невесело ухмыляется Николаич - у вас надо полагать богатый опыт?

- Прекратите пикировку - обрезает Овчинников - давайте к делу. Доктор - начраз - Михайлов - потом выслушаем

тех, кто в этом немного больше нас понимает. Гости из смежного министерства здесь?

- Здесь! - привстает маленький омоновец.

- Вы провели свое расследование?

- Точно так.

- Хорошо. Давайте тогда по порядку.

Помня, что язык мой сейчас должен быть укорочен по самые гланды, чтоб не ляпнуть чего ненужного, сухо и кратко

докладаю о том, что вчера видел. Максимально сухо. Николаич дублирует так же. К моему удивлению и Михайлов не шибко

распространяется о своих подозрениях. Правда упоминает, что перевязка была сделана небрежно, а мы оставили раненого

на попечении его друга, явно не учитывая того, что раненый и помереть может.

Вижу, что господинчик что-то шепчет писюльке на ухо, потом что-то вкручивает стоящему рядом с ним парню. Явно

он дирижирует, но сам вперед не лезет. Писюлька прямо рвется в бой, но терпит, пока не выскажется омоновец.

Тот высказывается - зачитывая бумажонку суконным голосом. Текст, надо заметить, еще более суконный - уши

вянут. Но вот что хорошо - в бумажке совершенно недвусмысленно излагается версия нападения покойного на медсестру с

сексуальными целями.

- Мне кажется, что инцидент исчерпан - заявляет Овчинников, строго смотря на вломившихся.

- Как бы не так - горячо заявляет журналистка.

Начальник Крепости поднимает вопросительно бровь.

- Да, у меня есть точные данные, что это было невозможно!

- И почему?

- Потому, что убитый был нетрадиционной ориентации! Он был геем! И это всем известно! Кстати - нас сюда

прислали из Кронштадта и вы ничего не посмеете с нами сделать! Мы видим, что вы тут сговорились - вместе с ментами,

но повторяю - мы под защитой!

(Слышу краем уха, как маленький омоновец тихо говорит приятелю: 'Ну вот понеслась... Прямо как негры в

Америке. Не за то арестовали, что банк грабил и с полицией перестрелку устроил, а только потому, что черный. Чисто

Иртышов, тот тоже все сводил к тому, что его арестовали, за то что гей, а не за то, что мальчишек насиловал и

калечил, кишковыдиратель долбанутый!')